За это лето Генка три раза отправлялся в рабочие экспедиции, провел в тайге в общей
сложности месяца два с половиной. Его друзья также работали в других партиях, парами, Синютин с Шершневым, а Кузьмин с Прохоровым. У них срок пребывания в тайге был немного побольше, месяцев около трех, но получалось так, что палатка почти не пустовала.
Кроме того, по три-четыре раза вылетали на тушение пожаров и по нескольку дней подряд занимались камеральными работами, это тоже входило в программу подготовки. Все казалось понятным и устоявшимся, но наверху в управлении решили провести кадровые перестановки.
— Вот, Гена, — говорил Петр Иванович, — поступило указание, чтобы мы выделили в распоряжение барометрической экспедиции одного сотрудника из вас, практикантов. Видит бог, все вы тут нужны, я уж и планы кое-какие строю, но никуда не денешься. Почему я выбрал тебя? Вовсе не потому, что ты плох и не справляешься, скорее наоборот. Те ребята работают парами, каждая из них земляки, а Прохоров и Кузьмин даже в одной школе учились и разлучать их как-то не с руки, сам понимаешь, и вообще, через месяц-полтора вас призовут в армию, и будет вовсе неплохо, если ты освоишь дополнительно новое дело. Это всегда может пригодиться. Завтра утром придешь туда, в центральную контору, спросишь Пинигина,
Виктора Дмитриевича. Характеристику я тебе дал самую замечательную и хоть вроде рановато, говорю я тебе — после армии возвращайся сюда, вместе будем дела ворочать.
Барометрический кабинет занимал самое большое помещение в конторе. Там с Генкой
вместе работало восемь человек. Начальник сидел в дальнем углу, что-то писал и часто отвечал на телефонные звонки. Бухгалтер была здоровенная девица лет двадцати пяти, сама непосредственность. Завидев Генку, она завизжала: — Ой, какой хорошенький мальчик, это он у нас будет работать? Начальник осадил ее укоризненным взглядом, подошел к Генке сам, разложил листы таблиц и ведомостей и показал, как их надо обрабатывать. Данные поступали изо всех рабочих районов и их обработка занимала много времени. Подобная служба, наверное, более уместной была бы в горной местности, где большие перепады давлений, не в ровной, как стол, Западно-Сибирской низменности, но на тот момент она существовала, и
те данные, скорее всего, были востребованы и необходимы.
Генка быстро освоился со своей работой, определил повторяемость данных, выработал что-то вроде некоего алгоритма и не допускал ни одной ошибки, между тем, как у других они встречались и если у кого было мнение, что в экспедиции избавились от балласта, то у того оно исчезло. С Генкой стали считаться и он с большим удовлетворением ощущал свою нужность и востребованность.
Бухгалтер Маша была не замужем, носила на позолоченной цепочке на шее маленький знак вопроса, сработанный из рэндольфа местным умельцем Черты лица у ней были правильны, но она просто подавляла своей массой. Рост у ней был за 180 и очень плотное телосложение.
В одной экспедиции завалили громадного медведя и там решили поделиться со всеми
экзотической дичиной. Центральной конторе досталась передняя лапа, ее привез Костя на своем неизменном газике в большом мешке. Когда он вытащил ее из мешка в кабинете барометристов, женщины завизжали и тут же принялись за ее обработку. Трое мужчин и Костя с ними вышли из кабинета, предоставив его в распоряжение оставшихся пяти женщин. Они притащили большую электроплиту, сбегали домой за специями и сварганили суп, которым угощали всю контору. Тарелку такого супа выхлебал и Генка. Сдобренное специями мясо практически ровно ничем не отличалось от обычных блюд, которые подают в столовой. Шкуру, снятую с лапы, забрал Виктор Дмитриевич. Ему же достался и один коготь из трех, оставшихся в барометрическом кабинете. Два когтя из кабинета ушли, а еще один коготь буквально выцарапала Маша. Она его отчистила, покрыла лаком и уже на другой день мы им любовались на шее у Маши, который она повесила на цепочке вместо бывшего знака, носила она его несколько дней. Медвежий коготь похож на кошачий, такой же угол изгиба, но он толще, тупее и едва не в четверть длиной.
После этого Генка в тайге в экспедиции больше не бывал, лишь еще один раз на трое суток вылетал на тушение пожара. Он тосковал об этом, тянуло в тайгу, несмотря на большие нагрузки, жару и свирепость гнуса и комаров.
Несколько раз Генке и его приятелям приходилось вылетать на тушение лесных пожаров. Первыми их обычно замечали пилоты вертолетов и самолетов, пролетающих над очагом поражения. Они по рации называли примерный квадрат местности и в поселке начиналась работа. Собирали бригаду, обычно пять-шесть человек из имевшихся в наличии, садили на вертолет, вручали тревожный комплект, состоявший из палатки, спальных мешков, продуктов и всего необходимого. Вертолет прилетал в нужное место, старший смотрел сверху и прикидывал порядок работы. Он указывал пилоту, где нужно приземлиться. Вертолет зависал на месте и с высоты двух-двух с половиной метров спрыгивали пожарники, принимали комплект и вертолет улетал. Мужики доставали лопаты, расходились по указаниям бригадира и срывали верхний слой ягеля, обнажая чистый песок на ширину лопаты,
чуть побольше. В конечном итоге получалась непрерывная полоса, подковой пересекающая тайгу и отсекающая ее от огненной стихии. В общем-то низовой пожар стихией не назовешь, горел только ягель, старая хвоя и мелкие сучки, но если дать огню хорошо разгореться образовывалась воздушная тяга, сильный ветер и пожар переходил в верховую стадию, потушить который было уже невозможно, очень большие участки выгорали.
Если смотреть из центра этой подковы, напрямую через горящий ягель находилось ближайшее болото, изгиб реки или что-то подобное. Двадцатисантиметровой полосы чистого песка было достаточно, чтобы огонь не распространялся дальше. Вертолет обычно прилетал через три дня, хотя пожар мог заглохнуть в болоте через несколько часов.
Одна такая вылазка была наиболее интересна. С Генкой были четыре мужика, почти постоянно летавших на пожары и сын одного из них, паренек лет четырнадцати, Сережа. Забросили их перед обедом и только к позднему вечеру, перемазавшись, как черти, совсем без сил, работники свалились на берегу болота. Ночевали в спальных мешках, а палатку установили только утром. Позавтракав, мужики достали карты и стали играть в преферанс, ни на что больше не обращая внимания. На Генку с Сережей свалились все остальные хлопоты по уборке, приготовлению пищи и все остальное. Они ходили по окрестности и Генка обратил внимание на здоровенную упавшую сосну. Корни с одной стороны взметнулись метра на четыре, а в углублении видно было, что туда дальше проскребся кто-то еще.
Кое-где торчали клочья бурой шерсти. Это была берлога, зимнее прибежище медведя. Генка с Сережкой свободно ворочались там.
На третий день во время обеда один из мужиков заметил маленького зверька, скакавшего по поляне. Сережа вскочил и кинулся его ловить. Зверек подбежал к молодому деревцу, сосенке высотой метров около шести и моментом взобрался на верхушку. Генка тоже вскочил и они с Сережей вместе начали это дерево трясти и качать. Задние лапы зверька отрывались, свободно болтались в воздухе, но передними он держался цепко. Наконец и передние лапы оторвались от ствола и оглушенный зверек упал на хвойную подстилку. Это оказался бурундук, зверек величиной со взрослого котенка, спинка у него была полосатая. Он казался зашибленным, свисал из рук, ничем не шевелил. Сережа положил его рядом с собой и обед продолжили. Минут через пять Сережа протянул руку к тому месту, где должен был лежать бурундук, но его там не оказалось. Хитрый зверек притворился мертвым, выждал удобный момент и скрылся.
Во время таежных переходов постоянно встречались белки. Их было множество в самых разных местах, и их просто переставали замечать, как, к примеру, воробьев. Вид у этих сереньких зверьков был неказистый, тощенький хвост. Красоту и грациозность они приобретают зимой, вот тогда они похожи на свои изображения на открытках. Они мало боялись людей, иногда тревожное цоканье можно было услышать метрах в трех-четырех, разумеется, в густой хвое. Поражала их способность определять пустые орехи в кедровой шишке. Поднимешь вышелушенную белкой шишку — там несколько орешков, на вид нисколько не худее других – и все они пустые.
Несколько раз, когда спускались вниз по реке на лодке, можно было заметить белок, переплывавших на другой берег, иногда их можно было задеть веслом. Но такого никогда не делали, уж очень усиленно гребла она своими лапками, распушившийся хвост торчал поверху, если хвост намокал, белка сразу тонула.
Практиканты. Глава тринадцатая
