Коля Зорин появился в нашей школе, когда я со своими ровесниками начинали учиться в шестом классе. Его отца назначили директором вновь образуемого экспериментального совхоза с углубленным изучением и развитием производства кукурузы в нашей климатической зоне. Квартира в областном центре за ним сохранялась и там оставалась его жена, Колина мать. У Коли был выбор – остаться в городе с матерью и продолжать обучение в привычных условиях. Но он решил набраться новых впечатлений и начать более самостоятельную жизнь. Немногие его ровесники поступили бы так же. Происходило это в 1957-м году. Тогдашний лидер Никита Хрущев начал свою затею с кукурузой, продвигать ее во все регионы, даже на север Вологодской области и в Якутию, в районы, близкие к вечной мерзлоте.
Нам тогда было от 12 до 14 лет, но Коля выглядел гораздо крепче и старше своих тринадцати. Мы, аборигены поселка, босиком бегали по улицам, играли в лапту и чехарду, обожали кино про шпионов, читали Майн Рида и Жюль Верна. Для Коли это был пройденный этап. Он занимался баскетболом и боксом и увлек этим несколько ребят. Мы слушали Русланову и Утесова, а у него были пластинки с непонятными для нас мамбо и буги-вуги, а потом через него до нас дошел давно уже известный в Европе рок-н-ролл. До нас –это до четырех-пяти человек, с кем Коля сошелся поближе.
Потом, спустя этак с полгода, когда Коля и на меня стал обращать свое внимание, многое о нем мне стало известно. У него в Тюмени был друг, сын сотрудника бельгийского посольства в Москве, имевшего и там квартиру, регулярно бывавшего в Брюсселе и несколько раз даже с сыном.
Какие прекрасные безделушки видел я у Коли — изящные складные ножички, фонарики, часы, фотоальбомы, авторучки, значки и все такое подобное.
Отец Коли, Ефим Артамонович, был директором около четырех лет, не так уж редко ездил домой, а потом, наверное, вырастил себе достойную смену и вернулся в Тюмень, город в ту пору вполне провинциальный, в основном деревянный, население в нем не достигало 100 000. Но для нас это была почти столица. Бывшие там друзья с восторгом рассказывали о двухэтажном вокзале, горсаду с аттракционами, автобусами, посещении цирка или трехзального кинотеатра. Мне же в первый раз довелось в него попасть лишь в 1962 –м году, а в 1963-м я приехал туда учиться.
Учился Коля в параллельном классе и в первые же дни показал себя или, как он говорил, отмочил небольшую хохму. Одному из недоверчивых одноклассников он предложил: — «Слушай, я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай на первый вопрос «раз пером», на второй «два пером» и так далее. Сумеешь не сбиться?». — «Еще чего, — отвечал соперник, напрягаясь, — задавай свои вопросы». — «Ну ладно, будь повнимательнее, как тебя звать?»
— Раз пером.
— А где ты живешь?
— Два пером.
— А чем болеешь?
— Три пером.
Прошло несколько секунд, Коля засмеялся, и тут же почти все стоявшие рядом ребята. Жертва этой шутки кинулся на Колю, но тот ловко поймал его руку, завел ее за спину и пригнул агрессора к полу.
— Да ладно, не обижайся, сам потом разыграешь кого-нибудь, — и отпустил парня.
Коля сказал это спокойно, даже благодушно и парень сразу успокоился. Вот один из способов завоевать авторитет.
Он быстро сошелся с двумя моими друзьями и так они были им увлечены, что я даже стал предпочитать другую компанию. Я был заметно ниже их и не отличался силой или ловкостью. Лишь спустя полгода, когда шло первенство школы по шахматам, я играл удачно, почти всегда выигрывал. Коля тоже был в числе лидеров, но мне проигрывал постоянно и от кивков, которыми мы обменивались при встрече, мы начали общаться более тесно, и можно сказать, к концу года я вошел в число его приятелей. Я больше знал писателей и их книги, страны и столицы, исторических героев разных стран и эпох, композиторов и многое другое. Пожалуй,я был более начитан. Лишь в области спорта он меня превосходил, и то я мог назвать всех гимнастов, выступавших на двух последних олимпиадах, знал все фамилии и данные футболистов, олимпийских чемпионов Мельбурна, а Коля иногда в этом путался.
Как раз в это время я прочел сказку в стихах «Пастух и падишах». До того она мне понравилась, что я переписал ее в общую тетрадь, а пока записывал — выучил наизусть, а потом удивлял друзей, читая ее не менее получаса, такой она была длинной и мне приятно было наблюдать неподдельный Колин восторг. Я и сейчас смогу рассказать около трети.
Через своего тюменского друга Коля привозил и показывал нам много чего интересного, например, недавно начавший выходить журнал «Америка» на русском языке, было у него несколько разрозненных номеров. Ребята с большим интересом рассматривали эти журналы и восторгались каждой деталью, а я, разглядев первый из них, не испытал и четверти их чувства. Бумага была очень хорошая, фотографии самого высокого качества, но на мой взгляд, он все-таки был какой-то пустой. Во весь разворот страницы было снято автомобильное колесо, на нем ясно был виден каждый пупырышек, перевернешь страницу — всю ее пересекают тюбики с губной помадой разных оттенков, следующий разворот — там женский сапог во всю ширину листа, невообразимо четкий и ясный. И все страницы так — рекламные снимки с минимумом текста.
В один из таких моментов нас застал Колин отец. Повертев журнал в руках, он проговорил: — «Надо же, опять появились». Оказывается, после открытия второго фронта и некоторое время после войны журналы эти поступали в страну, а потом Трумэн, злобный враг Советского Союза, свернул с нами все связи.
Иногда Коля угощал нас настоящей американской жвачкой, присланной из Брюсселя. Это настоящее чудо того времени — рифленые кубики, слегка вытянутые или округленные в фигурной блестящей упаковке. Кубика три и я попробовал, и тоже восторгом не проникся. Бабушкины паренки из моркови мне казались вкуснее. Как-то непроизвольно я придерживал ся принципа, который заповедовал Маяковский —
«у советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока».
Коля никогда не расхваливал ничто западное, он просто показывал и пользовался, а что ты там думаешь — дело твое. Он отдавал должное, как бы сейчас сказали, дизайну, изяществу и удобству всяких заграничных штуковин и было у него их достаточно. Портфель, очень красивый и удобный, с которым он ходил в школу. Ручки, замочки, прижимы, блестящие и прочные. Ремень на поясе, с филигранной пряжкой и узорным тиснением. Кожаная куртка с девятью карманами, один из них на локте левой руки, перьевая авторучка с закрытым пером, писавшая долго и не дающая клякс.
Самый первый проигрыватель и пластинки в 33 оборота я тоже увидел у Коли. Пластинок у него была большая коллекция и постоянно пополнялась. Надо сказать, большинство содержимого мне нравилось. Слышал я тогда начинающего Элвиса Пресли, Армстронга с его неповторимой трубой, а если про кого можно сказать,что у него бархатный голос, так это Поль Робсон. Запомнились Герберт Рид, Клаудио Вилла и Дорис Дей, Фрэнк Синатра и Элла Фитцджеральд, Доменико Мадуньо и Далида.
Наши заводы, Апрелевский, Ленинградский и кажется, Ташкентский, начали огромными тиражами выпускать эстраду, классику и народные песни, детские сказки и частушки.
Это было такое время, начало так называемой оттепели. А события какие происходили в стране. Построили канал Волго-Дон, Цимлянское водохранилище, на Ангаре и Енисее строились самые мощные гидроэлектростанции, прошел фестиваль молодежи и студентов в Москве, запуск первых спутников, Луну сфотографировали с обратной стороны, одобрялись кубинские события, Африка освобождалась от колонизаторов, целина, наконец, стала приносить отдачу очень весомую, позже наши спортсмены очень успешно выступили на своей третьей олимпиаде в Риме. А уж когда взлетел Гагарин… Как ходили все, гордо подняв головы. А программа на XXII съезде с ее обещаниями? Полностью, конечно, никто в нее не верил, чересчур уж она для здравого смысла была какая-то нереальная. Но что будем жить все лучше и лучше — вот уж в этом никто не сомневался. Дело дошло до того, что хлеб в столовых на столе лежал бесплатный. Остается лишь вздохнуть вместе с поэтом: — мечты, мечты, где ваша сладость?
Уже была написана и издана повесть Василия Аксенова «Коллеги». Она была близка мне и интересна. Немного позже вышел фильм с таким же названием. События, происходящие там, были созвучны духу времени, нравственные проблемы молодежи, закончившей учебу, с различными жизненными ситуациями, порой отрицательными и даже криминальными. Позже вышла повесть того же автора «Звездный билет». Это тоже чудесная книга, мы были моложе ее героев на три-четыре года и непроизвольно примеряли на себя их действия, но конечно, не всё еще понимали полностью, особенно некоторые сложности отношений. Коля же, наоборот, был доволен этим произведением, он и раздобыл номера журнала с этой повестью и настойчиво предлагал нам всем ее прочитать. В журнале «Юность» она была напечатана.
Я спорил с ним по некоторым позициям и поступкам героев, но мы не могли с ним переубедить друг друга. Коля никогда не повышал голоса, не горячился и разногласия в чем-либо никак не сказывались на внешних отношениях. Он был всегда вежлив, спокоен и предупредителен. Много времени он уделял тренировкам и различным соревнованиям, где достигал немалых успехов.
Между тем всем нам исполнилось уже по 14-15 лет и школьный комитет комсомола озадачился ростом рядов своих членов. Комсорги и учителя беседовали с несоюзной молодежью и классно и индивидуально. В ту пору к таким вещам относились серьезно, и переживания по поводу того, что тебя могут не принять, были нешуточными. Мы изучали устав комсомола, надо было знать текущие политические события, кипящие постоянно. На ту пору особенно актуальными были события в Африке. Она, как тогда писали, сбрасывала ярмо колониализма. Там был схвачен, а впоследствии убит борец за независимость своей страны премьер-министр Конго Патрис Лумумба и речь шла о бельгийских наемниках. Мы рассматривали на карте крошечное государство Бельгию и огромные территории в Африке, которыми она владела.
Большую группу готовившихся ко вступлению в комсомол возили в районный центр, в райком комсомола и там выступал перед нами тогдашний первый секретарь, глава района. Было интересно, проводились какие-то организационные мероприятия, конкурсы, лотерея, концерт. И вот наконец в классе состоялся тот самый прием в комсомол, где присутствовал и я. Моих дружков приняли быстро, они четко ответили на все вопросы и им вручили новенькие комсомольские билеты с пятью напечатанными орденами.
Наконец вызвали меня. Я здорово волновался и даже голос у меня дрожал, тем не менее правильно ответил на все вопросы и уже ждал вручения билета, как один парень из параллельного класса, Вовка Храмцов, выкрикнул:
— А как же можно его принимать, у него же тройка по физкультуре.
У меня на самом деле была тройка… Я, конечно, не был здоровяком, но среднему уровню соответствовал. Просто физрук меня за что-то невзлюбил и ставил тройки не глядя, и не один я был у него такой. Кстати, сразу после этого троек у меня больше не было, физрук тоже там сидел.
Возникла небольшая пауза, сидящие на партах загомонили, учителя и сидевшие в президиуме переговорили между собой, наконец комсорг поднял руку и встал:
— Да, это конечно, минус, но он небольшой, не такая уж серьезная преграда. Надо хорошо потренироваться, а так товарищ вполне достоин…
— Да куда там достоин, — заорал все тот же Вовка. — А вдруг сейчас что-нибудь серьезное произойдет? А послать его с донесением? Задохнется и упадет где-нибудь.
— А если бы он вез патроны? — заорал еще кто-то. Другие ребята врубились в ситуацию и веселились, кто как мог.
Я выскочил из класса и стал за дверью. Слезы душили меня. Следом вышла наблюдавшая за мной учительница. Она положила руку мне на плечо.
— Ты, Саша, не расстраивайся. Ты уже сейчас настоящий комсомолец, это я тебе говорю. А что сейчас, так это просто глупость. Но ты все-таки обрати внимание на физкультуру, позанимайся, как следует, а через месяц-другой будет собрание и мы тебя примем.
Переживал я здорово, чувствовал себя неполноценным. Приходил в себя долго, видел, что толку от комсомола нет, во всяком случае для подавляющей массы и организация эта стала эфемерной, взносы да скучные собрания и ничего больше. Как сейчас представляю, находиться в комсомоле было интересно, тревожно и ответственно до получения им пятого ордена, произошло это в 1956 году, а потом эта организация была чересчур уж, вот неудобное слово, заидеологизирована.
Время шло и я постепенно успокоился до полного равнодушия и не предпринимал никаких попыток, а на задаваемые иногда вопросы со стороны учителей всегда отвечал: — Ладно,потом как-нибудь.
Но вступить в комсомол все же пришлось. Последнее лето перед призывом в армию я находился в экспедиции в маленьком тогда райцентре Сургуте. Собрали нас, районных призывников, человек двести, на огромном дворе райвоенкомата и низенький пузатый подполковник среди других вопросов не забыл выкрикнуть:
— Кто не комсомолец, выйти из строя!
Таких набралось десятка полтора. Подполковник поморщился и сунул каждому из нас бланк с рекомендацией, им уже подписанной:
— Мать вашу… Живо бегом в райком комсомола, вон он, за забором.Чтобы через полчаса,- он глянул на запястье, — чтобы через час все были комсомольцами. Я сейчас позвоню туда.
Мы обогнули забор и направились в райком, небольшой деревянный домик в две комнаты. Прямо по ходу сидел парень чуть постарше нас, а рядом симпатичная девушка. Они с недоумением взирали на толпу ввалившихся ребят.
— Что у вас, товарищи, — сурово проговорил парень, приняв вид официальный и даже как-то одеревенев.
— Да вот нас с военкомата прислали, чтобы в комсомол вступить, — сказал первый из нас и протянул свою бумагу.
— А, да-да, понятно, — сказал парень и кивнул соседке. Та приподнялась, достала из сейфа стопку билетов и положила на стол. Фотографии были у каждого, это было еще заранее предписано. Комсорг спрашивал анкетные данные, записывал в билет, девушка клеила фотографию и ставила штамп. Наконец комсорг поднялся и протянул руку через стол.
— Поздравляю тебя, дорогой товарищ, — он глянул в билет, — Серков. Теперь ты принадлежишь к великому, славному обществу молодых строителей, — зазвонил телефон, трубку подняла девушка и тут же передала ее соседу.
— Слушаю, да, Иван Иваныч, все понял, сейчас, — он положил трубку, сел и протянул руку, взял второй билет, заполнил, подал девушке и так, конвейером ,минут за двадцать все мы стали комсомольцами.
Это мне пригодилось очень скоро. Благодаря тому, что я стал комсомольцем, меня сначала определили служить в Москву, парадные войска, как тогда говорили, хотя там я служил бы, скорее всего, на кухне, из-за не подходящих физических кондиций, а потом решили, что меня полезнее использовать по специальности, в топографической части.
Речушки в нашем районе мелкие и короткие, а речка покрупнее, судоходная в нижнем течении, у нас только начиналась. Соответственно и рыба была — пескари, гольяны, ершики, окуньки и карасики, редко попадалась такая рыбка, чтобы ее нельзя было засунуть в поллитровую банку. Зато ее было много и клев стоял безостановочный. Коле сначала не нравилось такое времяпровождение, но постепенно и он начал понимать вкус этого нехитрого увлечения. Клевало почему-то лучше всего у меня, и ребята часто пристраивались рядом. Я отойду в сторону и опять у меня клюет чаще. Иногда затевали рыбалку с ночевкой-сколько было приятных и неожиданных хлопот.
Коля очень удивлялся нашей способности везде ходить босиком, разумеется, в летние каникулы. Сам он пытался проделать это несколько раз, но быстро прекращал это занятие, тут долгая привычка нужна, у меня она была из самых основательных, я начинал ходить босиком уже в апреле, когда на полянах еще было много снега. Осенью мы совершенно свободно бегали по стерне, а когда бывали около паровозного депо, то по шлаковым россыпям.
Коля смотрел на нас, как на фокусников, когда демонстрировали такой момент. Кто-либо из нас садился на землю, зажигал спичку, тыкал ее в пятку и она разгоралась там. Я мог выдержать даже две спички, до того грубой и толстой становилась там кожа. Теперь я и сам этому удивляюсь — ведь тогдашние спички были толще.
Летом 1957 года, когда в Москве состоялся VI международный фестиваль молодежи и студентов, Коли среди нас ещё не было.Через нашу станцию везли туда китайцев, японцев, индонезийцев, корейцев, других азиатов. Поезда тогда стояли подолгу, минут по тридцать-сорок, а иногда и больше. Пассажиры выходили на перрон, осторожно оглядывались. Встречали их очень доброжелательно. Десятки женщин и старушек приносили на перрон вареную картошку, грибы, огурцы свежие и соленые, первые ягоды, многое другое и не требовали платы. Наблюдаешь порой — выходят из вагона несколько восточных пассажиров, глядят угрюмо, недоверчиво, их со всех сторон окружает атмосфера дружелюбия, смех, угощение — и вот они заулыбались тоже, задоставали свои сувениры. Мы, ребятишки, целыми днями пропадали на перроне, раздавали накопленные к той поре значки, открытки, свои поделки, эмблемы и даже пуговицы. Нам тоже давали в ответ всякую всячину подобного рода.
Один китаец подарил мне газету и, тыча в заголовок, говорил: «Цыминь шипао». Долго она у меня была. Даже после армии если ехал куда, иногда брал ее с собой. Бывало сижу на вокзале, смотрю в эту газету, порой перевернутую, сядет кто рядом, изумится: — «Неуж понимаешь чего?». — Да так, немного, — отвечаю и сворачиваю газету. Стащили ее потом у меня.
Была потом у меня целая пригоршня разных значков, куча марок, спичечных этикеток, китайский фонарик, еще какие-то безделушки-ничего не сохранилось.
Индонезийцы, пораженные добротой и гостеприимством, долго кланялись и прижимали руки к груди, а потом встали в два ряда, впереди девушки, сзади мужчины и спели «Песню острова пальм», очень популярной она стала тогда, многие помнят «Страна родная Индонезия». Спели сначала на своем языке, а потом по-русски. Спустя месяц-полтора в клубе смотрели кинохронику и там показали, как в Москве, в каком-то парке, была так же исполнена эта песня тем же составом.
Были проезжающие очень смуглые, почти черные, не африканцы, конечно, те ехали другими маршрутами, а скорее всего, с каких-нибудь островов из Океании.
Видели мы одну кореянку, очень черные густые, блестящие волосы, заплетенные косой, спускались по спине до пояса и обернутые вокруг него два раза. Она пошла, неловко ступила, коса соскочила с пояса и раскатилась по земле. Восхищенная толпа даже заревела в голос.
Один из смуглых был очень высок, на две головы выше окружающих отнюдь не малорослых людей. Был его рост по нашим прикидкам от 2,20 до 2,30. Женщины глядели на него со страхом.
Поток гостей на Запад закончился. Из сообщений по радио и кинохроники известно было, как там обстоят дела, а как они возвращались, об этом нет никаких воспоминаний. Возможно, проезжали они ночью, а днем, переполненные усталостью и впечатлениями, просто отсыпались в своих вагонах.
Да, Коли тогда точно не было, он приехал к началу учебного года. Впоследствии с ним охотно делились фестивальными сокровищами, и вот у него-то, если он здоров и процветает, чего я ему желаю и крепко на это надеюсь, все сохранилось в целости и порядке. Уж такой он был даже в юности. Многое я рад был ему отдать просто так, но Коля никогда не шел на это, отдаривал, на наш взгляд даже с лихвой. Мне, например, в обмен на некоторые значки, не имевшие в моих глазах никакой ценности, он давал замечательные книги, и рад я был безмерно.
Среди Колиных особенностей я обращал внимание на его стремление виртуозно владеть своим телом и ему достаточно легко удавалось многое. Никто, как он, не умел так здорово ходить колесом по кругу, а когда он устремлялся по прямой, за ним надо было бежать. Я никак не мог понять-вот он висит на турнике, резкий рывок вверх и вот он уже опирается на руки без всяких изгибаний и кряхтений. Шест или канат прицепляют к летней стойке на высоте шести метров, подходит Коля, берется за шест, делает прямой угол и быстро перебирая руками, добирается до верха и даже так же спускается вниз. На турнике Коля делал склепку, крутил солнце, а при соскоке мог сделать сальто в один оборот. На коне он один пробрасывал туловище над ручками, а позже делал это на полу.
Как-то мы с Колей шли по поселку, в одном месте свадьба выкатилась на улицу и жених, демобилизованный матрос, лихо плясал вприсядку, выбрасывая ноги по сторонам. Коля заинтересовался этим элементом и спустя какое-то время мог это делать целую минуту. Здорово он управлялся и с футбольным мячом, проносил его, подбивая головой, коленом, сгибом стопы многие десятки метров.
Знал он много приемов борьбы и грамотно владел ими, если кому что показывал, то всегда подстраховывал. У него был учебник по борьбе «самбо», растрепанный и без обложки, издания тридцать какого-то года. Был случай, я с приятелем подходил к его дому, на соседней поляне стоял Коля и отмахивался от наседавшего на него полупьяного субъекта. Тот наносил удары, а Коля с ленцой ладонью отводил их в стороны. Приятель кинулся на агрессора, получил удар в нос и упал, зажавшись, и вот тут Коля, в очередной раз отведя руку, врезал тому с правой в челюсть. Мужик упал и как бы уснул. Приятель вскочил и кинулся было пинать того мужика, но Коля не дал: «Хватит с него».
— А чего он к тебе привязался?
— Да закурить попросил, а я не курю, вот он и обиделся.
Приезжал в поселок цирк, показали возможные в таких условиях номера, дрессированные собачки, фокусы, эквилибр, понравился нам жонглер и мы начали для начала освоение с тремя предметами, но вскоре бросили. Все, но не Коля. Ни учебников по этому делу, ни методики, короче, за две недели Коля научился жонглировать тремя яблоками, даже с вариациями и поворотами. Как он это сделал? Да он просто не выпускал из рук эти яблоки, что было выше наших сил.
А на руках он не то что ходил, мог даже пробежать некоторое расстояние, а иногда, отклонившись в сторону, удерживался на одной руке.
Стоим мы на поляне разговариваем, вдруг Коля начинает падать, прямой, как будто доска привязана к спине и руки по швам. Падение ускоряется и когда лицо не достает до травы совсем немного, сантиметров двадцать-тридцать, руки устремляются вперед и смягчают удар, хоть и знали, а все равно пугались.
Но больше всего он любил заниматься баскетболом. Стоит он на площадке вбрасывания, с двух сторон ему бросают мячи, Коля ловит их и тоже бросает в корзину. Сто раз бросает и попадает от 92 до 98, а когда я наблюдал его в игре, при мне он не промахивался никогда.
Корзина, правда, располагалась в приспособленном здании на двухметровой высоте, и бросал он с не такого уж далекого расстояния. Но тем не менее… Его кумиром был известный тогда баскетболист Арменак Алачачан. Замечательный спортсмен, он был невысок, что и мне импонировало, не было в нем, кажется, и 170 см.
Когда взлетел Гагарин, его уже не было в нашей школе. Но мы и позже встречались с ним когда учились или работали в областном центре. Там он больше стал уделять внимание богемному образу жизни, а жаль, из него мог бы получиться и олимпийский чемпион. Когда приезжал в Тюмень на гастроли поэт и гитарист Александр Дольский, его слава в ту пору равнялась славе Высоцкого или Галича, Коля сумел с ним познакомиться и они стали друзьями. Я несколько раз был с ними в компании. Как же бесподобно этот Дольский играл на гитаре и сколько сочинил песен, как говорили иногда, для некурящих. Была даже фотография, где я был снят с ними и еще двумя-тремя бывшими с нами, но недолго гордиться пришлось, ее у меня, жил я в общежитии, утащили на второй день, сам виноват, зачем показывал.
Когда встречались последние разы, Коля мечтал перебраться на Черноморское побережье или в Крым, и я думаю, что это ему удалось, а до разного рода политической чехарды было еще с четверть века.
