В Кургане

В 1971 году я работал в Вагае на заводе железобетонных изделий. Завод развивался, переживал пору расцвета, выпускал даже такую сложную для такого вида изделий продукцию, как лестничные марши, бетонные кольца для колодцев и потолочные плиты-перекрытия с пустотами.

На территории завода был один башенный кран, готовился монтаж еще двух и для работы на этих кранах нужны были специалисты. С этой целью в город Курган отправили пять человек для обучения на машинистов башенных кранов. Там располагался учебно-курсовой комбинат, где готовили еще автокрановщиков, бульдозеристов, экскаваторщиков, асфальтоукладчиков и еще работников подобного профиля. В то время там учились кадры из девяти областей и трех автономных республик.

Мне понравился город, очень компактный и аккуратный, выглядел чисто и ухоженно. В восемь утра, когда все разошлись на работу, на улицы и тротуары выходили женщины и пожилые в основном мужчины с метлами и скребками, на перекрестках аккуратно расставленные урны и окурки и фантики от конфет бросались только туда. Город относительно небольшой, но в нем имелось то, чего я не видел, к примеру, в Тюмени. Мы посещали планетарий, между прочим, очень интересное заведение. В горсаду среди прочих аттракционов была  комната  смеха, но смеялась лишь одна детвора. А в музее оружия мы были несколько раз, там были представлены экспонаты от каменных топоров до пушек и противотанковых ружей Великой Отечественной. Пищали, самострелы, мечи, луки, копья, шестоперы, кольчуги, гусарские мундиры, сотни предметов в нескольких длинных залах. Очень здорово!

Учиться надо было два с половиной месяца. Занимались плотно, восемь уроков по сорок минут, между ними пятиминутные перерывы и только в воскресенье отдыхали. В одно такое воскресенье мои земляки уехали на базар, который находился за городом. Мне там ничего не было нужно, я побродил по городу, побывал в горсаду и наконец уселся там на свободной скамейке и откинулся, разглядывая облака и начинавшие желтеть кусты.

Вдруг из-за этих кустов вынырнул небольшой мужичок, весь измятый и с недельной щетиной на лице. Он был весел и улыбался.

— Можно к тебе подсесть, — обратился он ко мне. Поблизости никого не было.

— Садись, — отвечал я, — места хватит. Мужик сел рядом ,поелозился, тронул меня за рукав, — Выпить хочешь?

Я хмыкнул неопределенно. Мужик вытащил бутылку бормотухи. Было раньше такое вино темно-красного цвета. Пьешь его и выплевываешь какие-то пленки.Чаще такое вино называлось «Рубин»,«Вермут красный» или «Солнцедар», похабили такое хорошее название.

Мужик сдернул зубами жестяную нашлепку и протянул бутылку: — Пей первым, сколько хочешь, мне маленько оставь. А где ты тут живешь?

— Я не местный, учусь тут на курсах. А живу, м-м, в Тюмени. — Я поднес бутылку ко рту и сделал несколько глотков. Вино было прескверное.

— Вот приедешь ты в свою Тюмень, — говорил собутыльник, — и вспомнишь, что учился, мол, здесь, и какой-то чудак угостил тебя. Ты чего мало выпил-то,-мужик взял бутылку, задрал голову, и не глотая, перелил половину бутылки себе в горло. — На, допивай, — он опять протянул мне бутылку.

Не успел я ее взять, как из-за кустов словно вырос милиционер, а рядом с ним дружинник с повязкой.

— Ага, — милиционер радостно заухмылялся, — распитие спиртных напитков в общественном месте. Прошу пройти в отделение, — он забрал бутылку, в которой оставалась еще половина.

Отделение находилось недалеко. Мы зашли в обширное помещение. В глубине за столом сидел усатый капитан. Милиционер подошел к стоявшему в углу шкафчику, открыл его и поставил на полку бутылку, задержался на несколько секунд, оглядывая сегодняшние трофеи. Я смотрел туда же и видел, что на полках стоят бутылки из под водки и красного вина, полные и полупустые, и было их не менее десятка. Милиционер закрыл шкафчик и подмигнул капитану, — гуляем, мол, сегодня.

— А, Федор, — заговорил капитан, — никак ты не уймешься, что, дома места мало, обязательно на людях надо кирять. Ладно, иди уж, что с тебя возьмешь. А ты откуда такой красивый, — повернулся капитан ко мне, — вроде не видел я тебя раньше. Документы есть?

Я достал паспорт, который носил с собой и протянул капитану. Тот принялся его изучать, а Федор чуть не кричал:

— Ты парня-то не держи, не виноват он, это я его угостил, он вообще из Тюмени…

— Ну у тебя друзей со всех областей, — капитан прочитал вложенную справку, что, мол, такой то направляется на курсы. Капитан подал мне бумаги и поднял трубку зазвонившего телефона. Я пошел к двери и уже взялся было за ручку.

— Постой, постой, — остановил меня капитан, — подойди-ка сюда. — Он продолжал разговор, -да, слушаю, шесть человек, говорите, сейчас найду.

Он подозвал к столу двух парней, задержанных ранее. Милиционер, получив указания, вышел с нами на улицу. Там уже стояла крытая машина. Мы забрались в кузов, а милиционер сел в кабину. Заехали в КПЗ, оттуда забрали еще трех крепких парней, один из них был мужичок постарше со шкиперской бородкой, они также залезли в кузов и нашу уже шестерку подвезли к новому девятиэтажному зданию. У одного подъезда стояла машина с надписью  «Мебель»на бортах. Мы вылезли из машины и подошли к милиционеру, который уже стоял там и довольно похохатывал.

— Вот так, друзья, развлечение для вас есть. Вот эту бандуру, — он показал большой ящик, стоявший в кузове машины «Мебель», — надо на седьмой этаж затащить. Затащите и свободны, как ветер. Ну а пока придется малость попотеть.

— А что это за штука?

— А это,дорогие товарищи, рояль. Здесь живет зам начальника городской милиции, подполковник ***. Жена у него тоже в милиции, вот они и купили своей дочери музыку. Ну, вперед и с песней.

С трудом сняли этот ящик с машины, занесли в подъезд, но двинуться вверх по лестнице не было никакой возможности-проклятый ящик был шире лестничного проема.

— Да-а, — протянул спустившийся сверху подполковник, — так ничего не выйдет. Тащите-ка, ребята,его назад.

На улице ящик разобрали. Внутри находился рояль чехословацкого производства. Ярко-желтая полировка просто слепила глаза. Нести стало полегче и рояль лишь слегка касался перил или стены обмотанными картоном краями. Очень трудно было разворачиваться на площадках, где окна, слишком там было узко.

Сбежала  вниз жена подполковника и сразу  начала досаждать. Она все время кричала: — «Ой, осторожнее, не поцарапайте, ой, потише», — ее визг просто стоял в ушах и она все время крутилась под ногами у несших спереди. Шедший впереди бородач пыхтел от злости и все норовил зацепить женщину углом рояля или сапогом, но она ловко отскакивала на ступеньку повыше и продолжала вопить.

— Ты бы, Катя, спокойней, — робко сказал супруг. — Иди лучше наверх.

— Да ты что, — взвизгнула Катя, — не дай бог, поцарапают. Ой,осторожнее!

Наконец добрались до седьмого этажа. Мужики спустились на площадку вниз покурить. Вышла дочка хозяина, красивая девушка-девятиклассница с пепельной косой, оглядела рояль, погладила крышку. Покурив, потащили рояль в квартиру. Хозяйка заставила всех разуться и уже в носках протащили музыку в дальнюю девичью комнату. Девушка подставила вертящийся стульчик, открыла крышку и заиграла танец из  «Лебединого озера». Тонкие пальчики быстро летали по клавишам, играла она хорошо.

Квартира была шикарная, я успел это заметить. Четыре комнаты, хрустальная люстра, ковры на всех стенах и на полу, здоровенный телевизор на  тонких ножках, паркетный пол, новая современная мебель, большой аквариум со множеством рыбок. На бархатной подстилке у стены, свернувшись и положив морду на лапы, лежала немецкая овчарка. Она, получив команду, не шевелилась и лишь одним открытым глазом наблюдала за нами.

— Катя, — тихонько сказал подполковник, — мужиков бы угостить надо.

— Вот еще, — фыркнула Катя, — за ними еще пылесосить придется.

— Ну ладно, пойду я, упаковку приберу. Пойдемте, занесем доски в гараж, — и мы спустились вслед за подполковником.

Подтащили доски от упаковки к гаражу, перебрали их. В гараже стояла новенькая «Волга»

— Ну спасибо, мужики, — сказал подполковник, — вот у меня пятерка только, возьмите хоть ее.

— Да ладно, не за что,всего вам хорошего.

— Какой- то совестливый мент, — сказал мужик с бородой, когда мы с выпивкой и закусоном расположились в известном здешним аборигенам закутке, — ну ладно, за его здоровье.

***

Приехали мы в Курган ранним утром. Вместе с нами в этом же поезде ехали ребята из Свердловской, Пермской,Челябинской областей, а также Татарии, Башкирии и Удмуртии, было так же и несколько девушек. Учебно-курсовой комбинат работал уже несколько лет, был выработан определенный порядок действий, и всем нам поначалу было предписано подойти к гостинице «Москва», которая находилась в самом центре, не так уж далеко от железнодорожного вокзала. Не могу уже сказать, сколько там было этажей, здание, старинное на вид, во всяком случае, никак не меньше четырех. Там нас уже поджидала распорядительница.

Зашли в просторный вестибюль, заставленный кроватями. Посмотрев налево, мы углядели в самом углу еще одну дверь и направились туда, обогнав нескольких человек, тоже направлявшихся к ней. Это была небольшая комната, и там стояло как раз пять кроватей, это обстоятельство помогло нам в возникшем споре за это место. В вестибюле же разместилось человек пятьдесят, можно представить, как там было шумно и неуютно. Некоторые сняли угол в частном доме, тогда это было гораздо проще, дешевле и доступней,чем теперь. Еще примерно такая же группа учащихся была размещена в другой гостинице.

Вечерами на дежурство заступал сторож, пожилой суровый мужчина. Он заметно прихрамывал, и на левой руке не было двух пальцев, мизинца и соседнего, последствия войны. В узком коридоре перед вестибюлем, у самых входных дверей находился стол со стоявшим на нем телефоном, а за ним в потертом кресле обычно сидел этот сторож. Других сторожей я не видел, лишь иногда его заменяла тоже пожилая худенькая женщина.

Сторож был угрюм и неразговорчив, не отвечал на произнесенные приветствия, лишь иногда чуть качал головой.Через несколько дней я обратил внимание на медаль, прикрепленную к лацкану его старенького пиджака. Это была знакомая мне медаль, семь лет назад,когда я работал в экспедиции на севере, я видел точно такую же, и тоже у пожилого сторожа в общежитии. Это была медаль «За оборону Сталинграда». Мне очень захотелось познакомиться с этим человеком.

Дня через три, запасшись двумя бутылками «Калгановой», мы с Витей, моим дружком и соучеником, вечером подошли к этому мужику, мы уже немного узнали о нем, как звать, сколько лет, и еще кое-что.

— Добрый вечер, Иван Петрович, — начал Витя, — вы, как видно, побывали на фронте и даже пострадали там. У нас отцы тоже воевали, и мы очень уважаем таких людей. Вот, решили угостить вас, от всей души.

— Здесь, на виду, неудобно, — подключился я, — может, пройдем в нашу комнату, посидим немного, никто посторонний сюда не ходит.

Иван Петрович нагнул голову, помолчал, потом посмотрел на нас. Мы на него глядели внимательно и доброжелательно, наконец он произнес:

— Ну ладно, ребятки, спасибо, коли так, — он поднял трубку телефона, дождался ответа, сказал несколько слов и поднялся из-за стола.

В комнате, где мы располагались, мы уселись на кроватях, поставили между них две табуретки, разложили нехитрую закуску – колбаса, консервы, хлеб, разрезанную луковицу.

— Ну давай, Иван Петрович, за твое здоровье, и вообще, за всех фронтовиков.

Иван Петрович выпил, закусил, и наконец, стало заметно, что бывший фронтовик расслабился, начал разговаривать более свободно, стал рассказывать о своей сталинградской эпопее:

— Очень тяжело было под Сталинградом, настоящий ад, здесь у немцев был самый сильный и страшный нажим, сколько ребят наших погибло. Но и их мы положили нисколько не меньше, я так думаю, да и вообще, сколько нам рассказывали, и читать раньше приходилось, нападающая сторона при прочих равных условиях теряет намного больше. Пленные немцы даже крестились, когда их отправляли в тыл.

Я попал под Сталинград с маршевой ротой, аккурат перед новым годом, это, ясное дело, перед сорок третьим, когда уже ясно стало,что здесь мы немца зажмем. Посмотрели мы – а город-то, живого места нет, все порушено, сплошь и везде груды развалин, пройти невозможно. Дали команду, и мы стали обходить город с южной стороны. Он остался далеко в стороне, нашей группе было дано свое, какое-то особое задание. Здесь немцы совсем  не встречались, и шли мы  без остановок. На очередном привале большая часть нашей роты пошла дальше, а наш усиленный стрелковый взвод, человек двадцать,с лейтенантом во главе направили в разведку, там, еще южнее, на горизонте, в низинке, видно было, как будто там деревня, печки топятся, и из них дым идет. Немцев, по нашим прикидкам, там не должно было быть, но мы приготовили оружие к бою и пошли в сторону дымков.

Это и в самом деле оказалась деревня, совсем маленькая, дворов на тридцать, может, немного побольше, и что интересно, она была совсем целой. Там была одна улица подлиннее и с одного края небольшой переулок. Несмотря на то, что деревня была совсем небольшой, там в мирное время работала школа, были медпункт и магазин. Это все женщины рассказывали. Такое было потому, что почти в каждой семье было много детей, и населения перед войной там набиралось без малого две сотни. Ее и не шибко-то видно было, располагалась она в низинке, с одной стороны приличный лесок примыкал, а с двух других невысокое такое нагорье, вдоль которого протекала небольшая речушка, и заметить ее  можно  было только с нашего направления.

Бои проходили на севере, в Сталинграде, в другой стороне, километрах в десяти, проходила большая дорога, там тоже иногда прорывались танки и гремели орудия, но сама деревня оказалась незамеченной ни с какой стороны, только в стороне, а иногда и над самой деревней проносились самолеты, и наши, и фашистские. Несколько бомб все-же упало, но по окрестности, вреда не причинили. Мужчин в этой деревне не было, всего два старика, пацанов несколько десятков, от грудных до лет этак тринадцати-четырнадцати, а все остальные женщины и девчонки..

Боже, как они нас встречали. Плакали, уцепившись за полушубки, а потом растащили нас по себе, время уже к вечеру клонилось. Лейтенант сказал, где завтра собраться, и тоже ушел с какой-то молодкой.

Несколько  месяцев эта деревня  была отрезана от всего остального мира. Когда фронт приблизился, призвали всех оставшихся мужчин, парней повзрослее отправили в тыл в военные училища и вскоре из деревни никуда нельзя было попасть или выехать, прекратилось все сообщение и снабжение. Хорошо, что там сразу нашлась деловая энергичная женщина, работала она учительницей. Создали что-то вроде совета из трех человек, вошли в него еще продавщица местного сельпо и одна пожилая женщина, которую все в деревне уважали больше других за ее приветливость и безотказную помощь всем, кто бы к ней ни обратился. Взяли под контроль все продукты, ознакомились с этим положением в каждом доме, просмотрели все огороды и грядки, пересчитали всех домашних животных и птиц. Повезло еще в том отношении, что когда наши войска оставили ближний город,  из него удалось вывезти много продуктов, а когда колонна машин с этими продуктами проезжала по ближней дороге, она попала под бомбежку. Фашистский самолет был один, но сумел повредить несколько задних машин. Из них после налета оставшееся распределили по другим машинам, а то, что не входило, предложили жителям этой деревни, случайно оказавшимся неподалеку. Таким образом им досталось несколько мешков муки, а также сахар, соль, масло, многое другое и теперь каждый грамм такой драгоценной в это время продукции был взят под особый учет и контроль. — Мужики наши воюют, — говорила учительница, когда собирались в школе, —  а наша задача — детей сберечь, да и самим продержаться хотя бы до весны, а там наши непременно разобьют подлого врага. Как точно и справедливо говорила она, так и вышло на самом деле.

Утром лейтенант нашел повод, чтобы задержаться здесь еще на одни сутки. Мы прошлись по всей деревне и поправили и отремонтировали все, что можно. Надо сказать,что там многое пришло в упадок из-за отсутствия мужской руки. Ну а на следующее утро мы простились с приветившими нас женщинами, построились и пошли по указанному лейтенантом маршруту. Вот уж скоро тридцать лет с тех пор, а я все нет-нет, да и вспомню те две ночи.

Иван Петрович замолчал, взял наполненный стакан и выпил. Мы последовали его примеру.

— А как вас ранило, поди в госпитале пришлось побывать?

— Да, был я там, недолго, что мои раны, мелочь. Насмотрелся я там, каких раненых привозили, покалеченных, безногих, незрячих, контуженных, других, даже говорить об этом не хочется. Ну тут уж такое дело, как кому повезло. Я, как вышел из госпиталя, это в декабре сорок четвертого, так меня больше на передовую не посылали, перевели в другую часть, в обозе, там я служил при лошадках, была у меня кобыла, Каурка, так я на ней то продукты возил, то снаряды в указанное место, так в Белоруссии, на одном месте, недалеко от границы, и Победу встретил.

***

Раз в Кургане мне удалось уберечь своих друзей-сокурсников от большой неприятности. Занятия в учебном заведении, которое мы посещали, начинались в восемь часов, а в семь открывалась столовая, которая находилась как раз по пути. Минут в десять-пятнадцать восьмого мы уже сидели там и завтракали. Очередей не было, и на завтрак хватало пятидесяти копеек. В общем нам там нравилось, и блюда были на  вполне приличном уровне.

Несколько раз приходилось видеть директора этой столовой. Он проходил в дальний закуток, где для него был приготовлен отдельный столик, суетились работницы, одна из них, в белом переднике, приносила поднос, на котором стояли дымящиеся блюда и распечатанная бутылка красного марочного вина. Директор выпивал, закусывал, снисходительно кивал головой и поглаживал рукой по объемистому животу.

Мы в среде сокурсников нахваливали это место, и постепенно там завтракать и обедать приходила едва ли не четверть из учившихся с нами. Ребята выбирали из блюд и гарниров, что подешевле, чтобы сэкономить таким образом на бутылку красного вина или настойки «Калгановой», которыми были заполнены все гастрономы, и в один из приходов я заметил, что ко второму подают гороховый гарнир. Накладывали его по полной тарелке и стоил он очень дешево, буквально три копейки. От него исходил запах как бы чего-то перестоявшегося, перепревшего, и цвет у него был, как говорят, детской непосредственности. Я, хоть и не помню, но скорее всего, уже сталкивался с этим, и убедительно предупредил своих дружков, чтобы они с таким продуктом не рисковали. Это было воспринято с пониманием, а ребята из других групп поглощали почти даровой продукт большими порциями.

Прошло два часа занятий и во всех кабинетах объявились страждущие. Они ломанулись на нижний этаж, где были расположены туалеты, с десяток кабинок, но там уже сидели счастливчики, успевшие залезть туда пораньше. — Пусти, сил нет терпеть, — долбился один в дверцу, — Извини, братишка, не могу, — хриплый голос изнутри. Страждущие разбежались по территории, засели под деревьями и кустами, на виду у многих, но не обращали на это внимание. Многие запачкали белье, сидели подолгу, но облегчение это не приносило. Два-три дня прошло, когда взбунтовавшие желудки успокоились. Мои дружки, видя все это, подходили ко мне и пожимали руку.

Пострадавшие были очень возмущены случившимся и решили написать письмо в газету. Долго переговаривались по разным углам и в конце концов попросили меня озадачиться этим делом, почему-то решили, что я справлюсь лучше других. Я согласился, только поставил условием, чтобы заметка эта вышла не под моим именем, поскольку сам нисколько не пострадал. Написал ее примерно так — мы, курсанты из разных областей и автономных республик, прибыли в этот город, он нам понравился, много исторического и интересного, город зеленый и чистый, еще несколько комплиментов, и мол, тем более неприятное впечатление оставляет случившееся. Заметка появилась в местной газете на второй день, вызвала небольшой переполох, приходил к нам потом директор этой столовой, извинялся, а позже подписавшийся под этой заметкой получил гонорар, которого хватило на несколько бутылок «Калгановой». К чести того мужика, он эту сумму принес к нам, и потом выпил вместе с нами.

***

Чаще других в свободное время я бродил по Кургану с Витей, с которым общался поближе, чем с другими дружками. Однажды мы забрели в горсад, в одном месте там стояло несколько столиков, за которыми играли в шахматы. Некоторые партнеры играли на интерес, правда, он был небольшой, и никто по этому поводу не придирался. Да и было это почти совсем незаметно – перед началом игры каждый из игроков ложил под доску металлический рубль, забирал их победитель. — Слушай, сыграй с ними, — заговорил Витя. Он, хотя и был моложе меня на четыре года, помнил мои школьные успехи в этой игре.

Короче, ему удалось меня уговорить. Мне говорили в свое время, что отдельные партии я проводил на уровне первого разряда, в ту пору я не совсем забыл дебютные ловушки и начала. Я выиграл одну партию, вторую, и ко мне образовалась целая очередь из желающих сыграть. Долго не думал никто, партия продолжалась пятнадцать-двадцать минут. Сыграл я в этот раз семь партий, из них выиграл шесть и одну проиграл. Это очень большое напряжение, в последующие разы я никогда не играл больше трех раз, как на меня ни нажимал Витя.

Мы заходили туда довольно часто, я выигрывал почти всегда, проиграл еще лишь всего два раза. Досаждал мне один старичок, прежде он считался самым сильным игроком, он и в самом деле мне не уступал, сейчас думаю, что даже ненамного превосходил. Почти каждый раз, как я появлялся там, предлагал сыграть без заклада, отказываться оснований не было, и иной раз он отбирал у меня с полчаса времени, ну и мозги после этого, естественно, шевелились похуже. Самый первый раз он мне проиграл, а спустя несколько походов в горсад я начал ему проигрывать, причем приходилось делать это как можно более тонко, и спустя минут десять я играл уже с другими. Через неделю-полторы, как мне кажется, он понял мою тактику, и подходил ко мне уже редко, когда не было других игроков, да и было такое всего раза два. Почти всегда я уходил из горсада с тремя рублями в кармане.

На выигранные деньги мы употребляли полюбившуюся нам калгановую настойку. Стоила она 2руб.30коп., градусов было поменьше тридцати, и больше одной мы в день не выпивали. Такое приятное состояние легкого кайфа, не мешавшее заниматься или же что-либо делать.