— Ну все, — Анатолий Федорович провел жирную черту в пикетажной книжке, — работа наша закончена. Сейчас все отдыхайте, а завтра с утра будем все сворачивать и собираться. Вертолет прилетит к обеду, а на сборы нам час какой. Площадку для посадки тоже вырубить успеем. Никита, присмотришь место.
Для посадки вертолета надо было освободить от леса площадку размером пятьдесят на семьдесят метров. Широких полян поблизости не наблюдалось и в таких случаях приходилось изводить лес на такой площади, определенной правилами техники безопасности.
— Ну, Генка, молодец, что топор спас, — сказал Галкин, — проволохались бы с одним.
— Да ладно, — недовольно мотнул головой Генка. Ему неприятно было напоминание о его оплошности,чуть не ставшей роковой.
— А еше бы лучше совсем ничего не рубить, — заметил Хлюст. — Поплыли бы вниз, посмотрели, где берег пошире.
— Да нет уж, — сказал Анатолий Федорович, — вертолет сюда прилетит, в этот квадрат, мы уж радировали. Давай-ка лучше чайку таежного соорудим.
Таежным чайком в партии называли напиток, когда бросали в ведро четыре плитки. Этот чай, пожалуй, можно было бы жевать. Его любил Хлюст и с полкружки враз могли выпить остальные. Ребята к такому чаю не прикасались, разводили его кипятком.
Послышался слабый, постепенно нараставший треск. Звук приблизился и из-за дальнего поворота реки показалась лодка с мотором.
— Кого это сюда занесло, — удивленно проговорил Анатолий Федорович, — за целый месяц никто не проплывал. Гриша или ты, Никита, помаши-ка, пусть сюда подойдет.
Никита встал у воды и замахал своими клешнями. Подплывшая моторка сбросила газ и подвернула к берегу. В лодке сидел пожилой хант, узкоглазый и весь в морщинах.
— Здорово, дружка, — закричал он, заглушив мотор. Лодка ткнулась в берег, хант выскочил из нее, натянул веревку, привязанную к носу лодки и воткнул в землю кол, привязанный к другому концу.
— Здорово, дружок, — ответил Анатолий Федорович, — садись-ка сюда, чайку вот попей. Как зовут-то тебя?
— А Васькой, однако, зови, — хант присел и взял предложенную кружку. Генка во все глаза смотрел на него. Потрепанная телогрейка без пуговиц была надета прямо на голое тело и армейские галифе были всунуты в изорванные резиновые сапоги. Но чувствовал себя он бойко и уверенно.
— А винишка у вас мал-мал есть, — и хант насторожился, даже изогнулся в ожидании.
— А что, у тебя шкурки есть, — Хлюст подсел рядом и хлопнул ханта по плечу.
— Не, шкурка сейчас плохой, а вот рыба есть, — хант Васька вскочил и живо приволок метровую потрошеную щуку. Утром ловил, а сейчас к жене повез. Да она не пропадет, дай стакан винки и бери рыбу.
Анатолий Федорович усмехнулся и полез в палатку. Оттуда он вынес полкружки спирта и протянул ее ханту.
— На, Василий. Ладно, берем мы твою щуку. Дарья, там у нас продукты остались, поделимся с аборигеном.
Ваське в этот день повезло. Он перетаскал в лодку с десяток банок тушенки, с полкилограмма оставшегося масла, сколько-то там сахара, сухарей и крупы.Только предложенные ему полмешка муки он никак не захотел брать. В расчете на завтрашний вертолет освободились от лишнего, что в общем-то по весу было совсем немного, щука весила больше.
— Послушай-ка, Васька, — спросил напоследок Анатолий Федорович, — сюда завтра вертолет прилетит и надо для него площадку готовить, лес рубить как вон дотуда. А ты плыл, так есть в той стороне берег широкий и ровный, чтобы значит, тайгу попусту не губить и нам не маяться?
Хант помотал головой, переспросил несколько раз, наконец до него дошла суть вопроса.
— Есть, есть, — закричал он радостно, — зачем тайга губить, не надо совсем, сплывете вниз, совсем близко, раз повернуть, там вода ушла, шибко много места, по тому вот берегу.
— Да берег-то нам без разницы. Ну ладно, Васька, плыви к своей жене, обрадуй ее, а винки больше нет, хватит, а то утонешь еще…
Васька в лодке оттолкнулся от берега, дернул шнур несколько раз, запустил мотор и уплыл. Анатолий Федорович проводил его взглядом.
— Простые люди, добрые и неприхотливые, а вот за винку все отдать готовы.
— Так ведь мы же, русские, приучили их к этому.
— Ну не совсем уж мы, при царе чиновники, которые были здесь, спаивали их, чтобы значит шкурки задаром взять. Не при нас повелось, не с нами и закончится. Да что там пустое говорить, сплывем вниз, что ли или тут площадку оборудуем?
— Да черт бы не рубил этот лес, сплывем, недалеко ведь, сказали. Километра через полтора по правому берегу обнаружилась подходящая площадка.
— Что-то запаздывает вертолет, — Анатолий Федорович озабоченно посмотрел на часы, — Час уж как должен прилететь.
Прошел час, и другой и третий, вертолета все не было и когда начало смеркаться, Анатолий Федорович дал команду готовиться к ночлегу. Рано утром, лишь только начало светать Анатолий Федорович разбудил всех.
— Давайте вставайте, собирайтесь, вертолет должен сразу с утра прилететь, раз вчера не получилось.
Собрались быстро, сняли с плота тяжелую радиостанцию, а плот вытащили на берег подальше. Он должен был остаться здесь, между тем как лодку надо было привезти в поселок.
Ее так же вытащили на берег, наклонили на бок, чтобы вылить воду, бывшую на дне и с водой выплеснулась мокрая плитка чая. Славка поднял эту плитку, повертел в руках и вознамерился закинуть ее подальше.
— Стой, стой, — закричал Сергей, — не выбрасывай, какой-нибудь цимус все-равно остался, рассыпь ее на плот подсушить.
Славка разостлал на плоту свой полог, а по нему раскрошил плитку чая. Он был спрессован плотно и чуть не половина листьев оставались сухими.
— Ну вот, а ты выбросить хотел, и так у нас ничего не осталось.
Наступило время обеда. Все проголодались и поглядывали на начальника.
— Вишь какое дело, — ворчал тот, — отдали вчера все, ну кто мог подумать, ведь все согласовано было. Значит, что-то стряслось. Николай, если и сегодня вертолет не прилетит, запусти рацию, элементы еще дышат. А теперь посмотрим, чем мы располагаем. Дарья, — Анатолий Федорович повысил голос, — проверь-ка все у себя, может, что-нибудь завалялось.
Все перетрясли самым добросовестным образом. Обнаружилось полмешка муки, большая коробка сухой горчицы граммов на двести и рассыпанная плитка чая.
— М-да, не густо, — Анатолий Федорович почесал затылок. — Одна надежда, что вертолет скоро прилетит. Гриша и ты, Борис, сходите прогуляйтесь неподалеку, может, копалуху какую подстрелите. Николай и вы, ребята, пройдите вон туда, омуток поищите поглубже. Дальше, чем на голос,не отходите, вертолет сами услышите.
Получившие указания удалились, Анатолий Федорович продолжал:
— Дарья, заведи-ка тесто в ведре. Соли нет, дрожжей, масла тоже, интересно, что получится.
Наступил вечер. Савельев и Галкин вернулись, ни разу не выстрелив и разделив неудачу с рыбаками. Дарья, засучив рукава, шурудила в ведре и пекла лепешки на сковороде и лопате.
Никита и Хлюст помогали ей, Сергей так же толокся рядом, он грыз лепешку и морщился.
— Ты чего, Серега, рожу-то кривишь, — издевался Никита. — Привык в ресторане шашлыки жрать, помнишь, рассказывал? Ничего, недолго осталось.
Лепешки были преотвратного вкуса, было бы получше, если посыпать солью, но она закончилась в предпоследний день, когда в один присест съели громадную щуку, разделив ее на одиннадцать ровных порций. Тем не менее лопату и сковородку вытаскивали из костра, соскребали наложенное и подносили к Дарье, потом это железо с новыми порциями опять совали в костер.
Анатолий Федорович с радистом попереставляли сухие элементы, питавшие рацию и Николай застучал ключом. Минут через пять он медленно стянул с головы наушники и положил их рядом с собой. Анатолий Федорович уставился на него с молчаливым вопросом.
— Послезавтра вертолет прилетит, — выдержав паузу, сказал Николай. — Один вертолет улетел на аварию, а другой сломан, на день работы осталось.
— М-да, — крякнул Анатолий Федорович, — все слышали? Тоскливо, но ничего не поделаешь.
Завтра полностью день отдыха. Спите, кто сколько сможет.
— Генка, а Генка, — говорил Витька, когда расположились каждый в своем пологе. Ребята поставили свои пологи впритык друг к другу. — Я слышал, что про тебя в палатке говорили. Другой бы бросил все и пошел, после такого-то потрясения, и никто ничего бы не сказал. А он, несмотря на это, про топор не забыл. Парень уже битый и положиться на него можно.
— Да ну тебя, — Генка смутился, — я же говорю, что сглупил, рядом пройти надо было.
— И об этом говорили, дескать, наученный и больше такого не допустит. Да и нам всем пример. Ты и в самом деле молодец. А тебе и вправду не страшно было?
— Да как сказать, сначала настроен был, сосредоточен. А уж после, когда вылез…
— Ну самое главное, что вылез.
На следующий день вечером долго сидели у догорающего костра, пили чуть коричневатый остывший кипяток и грызли опостылевшие лепешки. Николай с Дарьей забрались в свою палатку. Сергей спросил:
— Анатолий Федорович, а что стряслось под Салехардом прошлый год? Слухи разные ходили, никто ничего толком не знает, вроде чуть ли не война была.
— Да ничего такого особенного, — отвечал Анатолий Федорович. Он тоже морщился, когда грыз лепешку, но восстанавливать калории хоть как-то было необходимо. — Поменьше слушать надо разные сплетни.
-Да нет, не сплетни, — заговорил Савельев. — Время прошло, я помню, как вас собирали в райкоме, закрытое письмо читали. Что за секрет такой уж важный, мы же рядом живем, вдруг и у нас какая-нибудь заваруха случится. Хотите, я скажу, в чем дело?Ребятишек своих не хотят отдавать в интернат наши ханты-манси.
— Ладно, поговорим, — Анатолий Федорович отставил кружку. — Предупреждали нас на зачитке письма, чтобы мы не распространялись особо по этому поводу и вы не разносите, что услышите, где надо и не надо. Вы все здесь народ грамотный и знаете, что у нас в стране установка на обязательное среднее образование для всех, кто бы где ни жил. Дети наших оленеводов, рыбаков, охотников, коими являются ханты, манси, ненцы, другие нацменьшинства имеют право также учиться, как и дети всех остальных. В тайге не заведешь в каждом чуме или стойбище учителя, проще создать для них условия в городе, окружном центре. Вы посмотрите, какие интернаты построили, какие там условия, питание, какая насыщенность воспитателями, учителями, все для них в первую очередь, иногда даже от других отрываем, а у них чтобы было. Осенью, как обычно, собирали ребятишек из стойбищ, зимовок, поселков, а в этот раз много задействовали вертолетов, больше их стает с каждым годом, подобрали детей не только рядовых таежников, а даже князьков. Конечно, никакие они не князья, а просто начальники родов, старейшины. Прошлые года им удавалось скрывать своих детей от обучения, что, согласитесь, глупо, а нынче вертолеты, от них нигде не спрячешься, и дети ихние попали в интернат вместе с остальными. Вот они и подняли бузу. Удалось им собрать сколько-то охотников, требовали вернуть ребятишек. Вызвали вохровцев, кто-то из них сдуру стрельнул, охотники ответили, стреляли вверх, а сплетни понеслись. Конечно, какие-то меры были приняты, вгорячах даже солдат вызывали с Урала, только попробуй доберись по болотам до наших мест на какой-либо наземной технике. Чтобы не доводить дело до вооруженного противостояния, выкатили бочку спирта, ну и охотникам стало уже не до детей.
— Вон оно как, — хмыкнул Сергей, — а я слышал тогда, будто охотники эти и добровольцы какие-то с ними орали: — пойдем займем Салехард, а Москва сама сдастся.
— Вот это в самый раз, их, манси-то, всего семь тысяч, хантов побольше раза в два, ну там ненцев тысяч пять, такой армии и сдаться не грех.
Позже я слышал некоторые мнения по этому вопросу. С одной стороны – какая глупость, какая неблагодарность, государство заботится, тратит немалые средства, но что получается в итоге. Вроде и цель благородная, но те, кто встречался с выпускниками таких интернатов, получивших среднее образование, говорили, что они настолько грамотны, что почти полностью знают таблицу умножения и делают при письме в одном слове не более двух ошибок.
Наверно, была ужасная показуха или неспособность детей природы усваивать науку более сложную. Они не были востребованы на производстве и не были способны уже освоить ремесло предков. Большинство из таких опускалось, пьянствовало, их нельзя было даже сравнить с бичами, те могли, когда надо, напрячься и отработать, как следует, сезон. Конечно, были примеры и обратные, не так уж мало таких учеников стали полноценными гражданами, занимали хорошие должности, некоторые вернулись в родные места и неплохо работали.
Несколько человек посвятили себя литературе, наиболее известен из таких стал поэт и писатель манси Юван Шесталов, его даже называли классиком этого маленького народа. Вышло из под его пера несколько хороших книг, фольклорных исследований, «Роман-газета» опубликовала ряд его произведений. Но все же таких было меньшинство. Как у нас водится, в первую очередь наверх рапортовали о таких, а с «издержками производства» мирились долгое время. А может, и не так уж мрачно обстоит дело, но все-таки, здравый смысл состоит в том, что не следовало тревожить этих детей, пусть бы они осваивали отцовское ремесло, и если только кто действительно сам хотел учиться, вот тогда в этом им содействовать в полной мере. Законы Ньютона и теорема Виета не нужны пастухам и рыбакам, а дети, выросшие в тайге или тундре, были бы счастливы в родной привычной среде. Умения читать, писать, производить несложные расчеты им было бы вполне достаточно, а обучить этому мог бы поселившийся на время в места их обитания учитель-доброволец. Нашлись бы такие, тем более за хорошую плату. Разумеется, он должен был также принимать живейшее участие в жизни поселения, где находился. Любопытно, как же сейчас решается эта проблема.
