Я нигде и никогда не отличался большими спортивными успехами. В школе мои результаты всегда располагались где-то в середине итоговой таблицы, порой даже немного пониже. Особенно слабыми были руки, в старших классах подтянуться на турнике мне удавалось только один раз, а уже второй никак не мог.
А вот выносливости у меня было побольше. Пятикилометровку зимой на лыжах я проходил более удачно, даже порой иногда привлекали на районные соревнования. И хотя мне никогда не удавалось занять даже третьего места, места от пятого до восьмого в группе из тридцати и более участников выглядели вполне прилично. Так же и с бегом.
Курс молодого бойца после призыва я проходил под Новосибирском. Там таких, как я, было большинство. Мы были разбиты на взводы, каждый численностью около тридцати человек, и в каждом взводе было всего лишь по три-четыре хорошо тренированных парня, а некоторые из них имели даже спортивные разряды. Так же по три-четыре человека были совсем никакие, подтянуться не могли даже на сантиметр, висели, как мясо в кладовке, бегали трусцой. — Ничего, научитесь, — скалился наш сержант, — не из таких мастеров делали, — и гонял нас как следует.
Топографическая часть в ГДР, в которой я служил, имела статус технической и утренняя зарядка у нас продолжалась пятнадцать минут. В других частях, войсковых, зарядка продолжалась дольше, в некоторых до получаса. Впрочем, на тактических занятиях, которые происходили раза два в неделю, до обеда, зарядки этой было позаглаза,там мы ползали, бегали, окапывались.
Весной 1965-го года, как только просохло и потеплело, тогда это произошло в апреле, придумали новый норматив. Нужно было в полной боевой пробежать за тридцать минут шесть километров. Для нас в полной боевой это означало бежать с автоматом с полным пристегнутым магазином, вещевым мешком, скатанной шинелью, упаковку с НЗ, весила она килограмма полтора, мы ее упихивали в вещмешок, а потом сдавали, сумкой с противогазом, в сапогах, иметь на поясе подсумок с еще одним магазином, полную фляжку с водой и штык-нож. И норматив этот наши командиры решили выполнить в воскресенье. — Ничего, — говорил лейтенант, — пробежите с первого раза, потеряете час-другой, и будете свободны.
Настало воскресенье, нашу роту, кроме дневальных и занятых в наряде, увезли по прямой на шесть километров, чтобы никак не срезал никто уголок, проверили снаряжение, дали команду «Марш!» — и мы побежали. Для других рот старт был устроен в других местах.
Первый раз я подготовился очень плохо, можно сказать, никак не подготовился. Сбилась портянка в сапоге, вещмешок был перекошен и вдобавок никак не удавалось на бегу сделать покороче слишком длинный ремень автомата. Только четверть нашего состава сумела выполнить норматив. — Молодцы, -сказали им на финише, — теперь вы свободны. — А вот вам, — повернулся лейтенант к остальным, — придется бежать в следующее воскресенье, кто не сможет, опять в следующее и так до победы. Тогда я промолотил эту дистанцию за тридцать восемь минут, даже с небольшими секундами.
Следующее воскресенье настало, нашу поредевшую команду привезли на прежнее место. Команда «Марш!», и опять мы бежим.Теперь я бежал более свободно, нигде ничего не терло и не брякало, я чувствовал, что могу побыстрей, но держался привычного темпа, который задал себе с самого начала. Половина из оставшихся выполнила норматив, а мой результат был тридцать три минуты с половиной. Лейтенант на финише нахмурился, но посмотрел прошлый результат и ничего мне не сказал.
Потом был перерыв, в воскресенье я был в наряде, а еще через неделю опять на месте старта. Тридцать одна минута был мой результат и бежало нас оставшихся человек пятнадцать и я был первым среди них. В очередное воскресенье на финише нас встречал духовой оркестр, последние сотни метров я изо всех сил бросал ноги, стараясь попасть в ритм, и чем ближе к концу, тем быстрее играл оркестр. Я пробежал за тридцать минут и четыре секунды, остальные близко за мной. — Все, — сказал лейтенант,-вижу, что в другой раз все вы справитесь. Были, правда, двое или трое, которые и на этот раз далеко отстали, но на них в этом отношении уже махнули рукой.
Через год я пробегал эту дистанцию минут за двадцать семь, но и норматив на него установили меньше, не помню, вроде как двадцать восемь минут, тридцать секунд. Сейчас мне приятно вспомнить об этом.
Мне всегда нравилось смотреть выступления гимнастов, их легкие и точные телодвижения, начиная с победных выступлений наших атлетов на Олимпиаде в Хельсинки. Когда я начал служить второй год,у меня кое-что стало получаться. Я уже начал подтягиваться на турнике пять раз, впоследствии мог и пятнадцать, освоил склепку и выход силой. Последний мне удавался плоховато, я всегда выходил на одну руку, сильно изгибаясь при этом, мог и на левую. А некоторые ребята быстро подтягивались, как бы набирали скорость, и не изгибаясь, выскакивали на обе руки, как это делал когда-то мой школьный приятель. Стоит добавить,что мы проделывали все это в не таких уж легких яловых сапогах.
С каждым месяцем я чувствовал себя все более уверенно и однажды отважился освоить на турнике круговые обороты, крутить «солнце». Не скажу, чтобы это далось мне очень уж тяжело. Какой подъем я ощущал, когда мне такое удалось в первый раз. Крутил я потом обороты и раз, и другой, и третий, но сделать это безупречно у меня не получалось. Когда у меня ноги были на самом верху, я каждый раз как-то непроизвольно их немного сгибал и получалось некрасиво. Но все-таки я крутил «солнце». Когда выполняли этот элемент, я, да и многие другие, всегда для страховки особым образом крепили руки и ремни на турнике. чтобы при неудачном повороте, если руки соскользнули с турника, неудачник повис на ремнях. Ремни я крепил всегда, но цепкость у меня была хорошая, и руки не соскользнули ни разу. У некоторых руки иногда соскальзывали, но без особых последствий. А вот если бы на тот момент у них не было ремней, можно было бы и покалечиться, да что там, даже шею свернуть.
А элемент на брусьях дался мне намного труднее, но все-таки я освоил и его. Повис на брусьях, руки полностью на них. Несколько сильных раскачиваний, делаешь рывок вперед и вверх, напрягаешь пресс и выходишь в прямую стойку.
Еще мне никогда не удавалось отжаться от пола пятнадцать раз. Казалось бы, это очень мало, но мы отжимались по системе, принятой в училище, где учился наш лейтенант. Следовало действовать так поставить рядом с собой табуретку, потом отжаться один раз, подняться, обойти вокруг этой табуретки, потом отжаться два раза, снова встать, снова обойти, и так три, четыре и кто сколько может раз. Причем отжимались не так, как это иногда показывают по телевизору, а грудью касались пола. Один мой сослуживец в изнеможении валился на восемнадцатом подходе, который также не смог преодолеть.
Когда я служил уже третий год, я показывал такие результаты, о которых раньше даже не думал. Конечно, для более-менее приличного спорта они были весьма невелики, речь о том, как из порядком-таки непритязательного материала можно сделать хоть кое-что. Я показывал результат третьего разряда по бегу на одну и три тысячи метров. Третий разряд я показывал и на придуманный где-то в то же время ВСК – военно-спортивный комплекс, включавший в себя кучу разных упражнений. А результат чуть повыше второго разряда мне удалось показать на полосе препятствий, упражнения на которой мне нравились больше других. Тем не менее в нашей роте, насчитывавшей под сотню человек, я занимал место где-то в середине третьего десятка.
Мобилизовавшись, почти каждый мог достичь очень хороших результатов или даже стать мастером в том виде спорта, который ему наиболее подходил. Некоторым для этого пришлось бы очень долго и серьезно тренироваться, а некоторые были одарены от природы и усилий для достижения заветной цели им потребовалось бы гораздо меньше. Наиболее одаренных замечали тренеры, и судьба у них менялась, конечно, таких было совсем немного. Армия, понятно, в первую очередь предназначена не для этого, но и великих спортсменов она поставила совсем не мало.
Но все эти результаты для присвоения разряда надо было подтвердить на серьезных соревнованиях, на стандартном стадионе, с участием судей с правом классификации. Желающих, имеющих право получить,повысить или подтвердить разряд и получить соответствующий значок, привозили в гарнизоне на стадион, где все это происходило постоянно, и там мы выступали. Лучше всего у меня были шансы получить третий разряд по бегу на три тысячи метров. Даже сейчас у меня безрадостные ощущения, опозорился я там, переволновался, показал результат секунд на пять или шесть хуже, чем надо, и впоследствии, когда предоставлялся случай, уже неинтересно мне было. Пожалуй, честолюбие у меня выражено слабовато.
В ряде мест во время службы мне приходилось видеть неповторимые для большинства людей упражнения. Про стойку на одной руке и подносе прямых ног к рукам на шведской стенке я уже упоминал. Но трудно представить себе, что можно подтянуться на турнике на одной руке или же отжаться от пола также на одной. А я и мои сослуживцы несколько раз видели, как всё это проделывали редкие мастера,настоящие виртуозы.
Старшина из одной части, к которой мы на время проведения там работ были прикомандированы, показывал такой фокус. Он брался одной рукой за боковую стальную опору турника, второй брался на метр повыше и на несколько секунд располагал свое тело в воздухе поперек, параллельно земле или перекладине на вытянутых руках. Это куда зрелищней, чем разбить бутылку у себя на голове. А кирпичи ладонью тогда у нас еще не кололи.
В углу большого спортзала, где мы обычно занимались, стояла установка для прыжков в высоту. В школе мой лучший результат равнялся 125 сантиметров, а классные и школьные чемпионы прыгали за 160. Я посмотрел на планку, она была установлена на немыслимой для меня высоте – 140 сантиметров, тем не менее набрался отваги, снял гимнастерку и брюки, разбежался и прыгнул, тогда осваивали способ, который назывался «перекидным». Парень, который наблюдал за мной, говорил потом: — Ты совсем чуть-чуть задел планку животом, считай, что перепрыгнул. Я даже немного гордился собой, правда, никогда больше не прыгал.
Еще я завидовал ребятам, которые несколько раз взметали над головой двухпудовую гирю, сам я первые два года никак не мог этого сделать. Но позже благодаря зарядке, тренировке, а особенно тактическим занятиям организм стал выносливей и крепче, и где-то за полгода до демобилизации мне наконец-то удалось поднять ее над головой. Не могу похвастаться, что это было легко, два раза, сильно изгибаясь, я выжимал гирю над головой, а потом, не в силах еще что-то сделать, бросал ее. Но все-таки на два подъема меня хватало. Спустя несколько лет, когда я работал на заводе в Тюмени, как-то зашел в актовый зал, там среди прочих помещений находилась и спортивная комната, в ней я углядел такую гирю, но поднять ее мне уже не удалось.
Несколько раз в год к нам в часть приглашали немцев, так же проходящих срочную службу. Служили они, кажется, восемнадцать месяцев, рядовой у них получал восемьдесят марок, в пять с лишним раз больше, чем наш. Встречи эти происходили в воскресенье, на стадионе, чаще всего мы соревновались в беге, гимнастике, играли в ручной мяч и шахматы.
Общий уровень их подготовки был заметно слабее, уступали почти во всех видах, но в ручной мяч выигрывали неизменно. В ленинской комнате играли в шахматы и счет в нашу пользу бывал просто разгромный. Они также приглашали нас к себе и я тоже был у них несколько раз, играл в шахматы, пять или шесть раз выиграл и две ничьи.
Обедали в ихней столовой, вкусно и много фруктов, но хлеба за обедом они съедали тонкий ломтик. Когда же у них обедали их русские гости, они приносили полный поднос булок. Отношение их к нам было очень хорошее, по-настоящему дружеское. Мне и еще нескольким парням, тоже немного понимавшим их язык, задавали множество вопросов, но ни-кто из них более-менее внятно общаться по-русски не мог, всё читали стишки и говорили самые общие фразы.
Каждую осень проводились крупные совместные учения, в них принимали участие и поляки, ихняя армия называлась Войско Польское. На одних учениях проводился марш-бросок на десять километров, бежало примерно по роте от нас, немцев и поляков, выбрали по-выносливее ото всех рот, и меня включили тоже, был я во второй половине списка. Наши бежали в довольно тяжелых яловых сапогах, немцы, в коротеньких, похожих на кирзачи, а поляки вообще в ботинках и снаряжение у них было полегче. Дали команду «Марш!» и поляки рванулись вперед, и было так на протяжении километров полутора-двух. Потом они стали отставать, короче, в первой сотне не было никого из них, не помню точно, а может, и было, пять или шесть, немцы выступили лучше, в первой сотне их было человек тридцать, а один даже вошел в десятку. Я тогда в первую сотню не попал, а был от нее местах в двадцати-тридцати.
