За время службы я ни разу не воспользовался таким видом поощрения для солдат, как увольнительная. Куда выйдешь в иностранном городе? Впрочем, это поощрение не было под запретом, некоторые парни ходили или в дом офицеров, когда там кто-либо гастролировал – певцы, артисты, циркачи – или же в госпиталь, к кому-либо из заболевших сослуживцев.
Забавный случай произошел с моим приятелем Игорем, мы служили в одном отделении, наши койки стояли рядом. Он был в увольнении, ходил в госпиталь, к нашему общему дружку, у которого вырезали аппендикс. Вечером, после отбоя, он наклонился ко мне и дыхнул. Явственно пахнуло спиртным – «Я тебе завтра все расскажу» — повернулся на другой бок и заснул.
Увольнительная у него была до восьми вечера, времени построения на ужин, а из госпиталя он вышел, еще не было пяти. Он походил по городу, заглянул в пару магазинов, повстречался с патрулем. Придраться было не к чему и минут через десять его отпустили.- «Пойду в казарму, — решил он, — посижу в библиотеке, почитаю, половина шестого еще». Зашел за угол пройти пришлось мимо «гаштета», так назывались заведения, которые держали некоторые хозяева, что-то вроде гостиницы и закусочной на дому. Когда он проходил рядом, из дверей выскочил пожилой уже немец. — «Камрад, подожди», — он неплохо говорил по русски. В общем, он предложил ему зайти и выпить стакан водки. У него собралась куча клиентов, зашел разговор о такой способности русских и тут как раз кстати появился русский солдат. У Игоря сыграла какая-то авантюрная жилка, — «Да черт побери, зайду, что они со мной сделают, секретов никаких не знаю…» — Не беспокойтесь, господин солдат, все за наш счет, еще и презент получите, — говорил старичок. Игорь вслед за немцем спустился на несколько ступенек вниз и вошел в подвальное помещение. Все как в небольшой столовой, буфет со стойкой, пять или шесть столиков, десятка два посетителей. Немец подвел Игоря к стойке, достал бутылку с водкой, поставил рядом стакан. Водка оказалась наша, «Столичная».
— Я им говорю, — заявил немец, обращаясь к Игорю, — что любой русский может, как это, засосать за раз стакан водки, а они сомневаются. Мы ведь пьем рюмочками, по пятнадцать-двадцать грамм. — С этими словами он распечатал бутылку и налил в стакан грамм двести. — Вот, пожалуйста, на доброе здоровье.
Игорь стоял у всех на виду. Все смотрели на него с самым живым любопытством. Им овладело какое-то бесшабашное настроение — да в рот оно… Он взял бутылку, долил, в стакане оставалось до верху еще с полпальца,твердой рукой поднес стакан ко рту — не пролилось ни капли — и выпил. Прошло несколько секунд, все загомонили, кое-кто даже захлопал. Старичок засуетился, на кусок хлеба наложил колбасы, протянул Игорю. Тот поводил перед собой ладонью, мол, после первой не закусываю. Немец кинулся наливать еще, но Игорь опомнился, положил бутерброд в карман — данке, данке, — и вышел из двери. Немец проводил его на улицу и протянул большую картонную коробку. В ней оказался набор оловянных солдатиков. По пути в часть он сжевал бутерброд, скривился, как будто заболел зуб, закрывал рот рукой, боялся, как бы кто не унюхал, но все обошлось благополучно.
Такой случай вообще-то заслуживает уважения. У меня тоже был похожий момент, но гордиться им не представляется возможным. Из армейского отпуска я возвращался в часть, в Москве сделал пересадку и с Белорусского вокзала ехал в Брест, на пункт сбора. В вагоне было мало народу, пожилая пара, священник с католическим крестом на груди, кучка суетящихся людей рядом с купе проводника, дальше, в глубине вагона, еще кто-то разговаривал.
Я сел во второе или третье купе по ходу общего вагона, через некоторое время пошел в туалет. Ближний был занят, и я пошел в другой конец. Возвращаясь, в середине вагона я увидел троих солдат, поздоровался с ними. Разговорились, служили они в Польше. Я перетащил к ним свои шмотки, а когда их укладывал, один из тройки заметил: — Слушай, ты, наверное, пить хочешь, на вот тебе лимонада, — и протянул мне полную солдатскую кружку. Я на самом деле хотел пить, принял кружку, глотнул:
— Это же спирт, — три пары глаз уставились на меня. Жидкость была желтоватой, они размешали туда ложечку сиропа. — Ах так! — я взял и выпил эту кружку, да, на самом деле так. Когда пил, не дышал, от меня такого не ожидали, засуетились, хлеб, селедка была у них на столике, давай они мне делать бутерброды, предлагать, но я небрежно так помотал головой и сел на искосок от них в соседнем купе, зачем выгибался,дурак. Как начало меня жечь, потерпел я и поднялся, пойду в туалет, хоть водой запью.Только встал, а сзади хохот. Они анекдоты рассказывали, а мне показалось, что надо мной, выпил, мол, не закусил, а теперь блевать побежал. От боли я даже не хмелел, а вскоре почуял, что она как-то толчками стала ослабевать, а я начал пьянеть. Тут я встал, прошел в туалет, напился воды, прополоскал во рту, и явился к своим новым знакомым. — Ну ты даешь,вот это здорово, — и все такое прочее. Хорошо я у них перекусил, у меня еще домашние пирожки оставались.
А как я отправлялся в этот отпуск. Заслужил я такое поощрение, причем для меня оно оказалось дополнительно приятным. Призывали меня из Сургута и время на дорогу туда и обратно рассчитали соответственно. Но я-то в Сургут не собирался, и никто ничего у меня в этом смысле не спросил, так что у меня в конечном счете отпуск получился на четыре дня больше.
Группу отпускников из нашей части и других подразделений гарнизона построили на перроне вокзала, пересчитали, там уже стоял поезд, разошлись мы по своим вагонам, нам и билеты выдали с просьбой сохранить их для будущих отчетов, и поезд тронулся.
И тут начались непонятки. Поезд вскоре остановился. Вагоны были купейные и сидели в них по четыре человека, солдаты вперемешку с гражданскими. Солдат попросили с вещами выйти из вагонов, и какой-то старшина, по виду сверхсрочник, обратился к нам с такой речью:
— Ребята, послушайте! Прошу извинить, но дело такое, два вагона неисправны, и ехать вам придется всем в одном вагоне.Тесно, ничего не скажешь, но ехать-то всего одну ночь, неужели не выдержим?
Стоять с вещами было неудобно, у всех одна мысль, скорее ехать, к тому же заморосил мелкий дождик,вечер,темнеть начало, и тут же со всех сторон отвечали:
— Выдержим, конечно, выдержим, чего там.
И полезли мы все в один вагон. Кто прошел вперед, заняли купе по четыре человека и сначала никого не пускали, но коридор и проходы были забиты битком, с руганью и ворчанием, а потом с безысходностью, заняли мы равномерно все эти купе и получилось нас там по 12 (двенадцать) человек,вещи занимали место, как будто еще двое. Боже, какая это была ужасная ночь. Очень большое, даже колоссальное значение имело то, что мы никак этого не ожидали, то есть абсолютно к такому не были готовы. Никто толком глаз не сомкнул, духота невообразимая, многие в туалет просто не успевали.
За ночь проехали всю Польшу, а утром истерзанные, измученные, в Бресте начали выходить из вагона. На нас сразу обратил внимание находившийся там майор, до того рассвирепел, что хотел всех отправить на гауптвахту, чтобы мы там провели половину отпуска. Затем он наконец заметил, что нас из одного вагона вышло необычно много. Из соседних вагонов выходили благоухающие, хорошо отдохнувшие женщины, офицеры, и среди них тот самый старшина. — Вон,товарищ майор, старшина, который распорядился поместить нас сюда.
Майор подозвал старшину к себе: — Что все это значит?
— Видите ли, товарищ майор, — старшина начал мямлить, — ам женщина беременная, и вообще… Они сами согласились…
— Все ясно, — майор начал успокаиваться. — Арестовать, — кивнул он подошедшему патрулю. — Следуйте за мной.
Мы кое-как построились и пошли за майором. Он привел нас в баню, полдня мы там провели, постирались, привели себя в порядок и даже на часок-другой прилегли на лавках в раздевалке. Майор во всем нам посодействовал, а к вечеру мы поехали дальше уже в нормальных условиях.
